Статьи

С 7 по 12 число марта в зале на Кузнецком мосту, 20 Товарищество живописцев МСХ представило выставку живописи группы художников «Крым». Были показаны произведения Вадима, Натальи и Елены Соколовых, Ильи Рубана, Мары Даугавиете, Георгия Уварова, Марии Дрезниной, Ольги Акулиной, Владислава Белашкина, Тамары Зебровой, Ирины Кондрашовой, Николая Кузьмина, Умит Бек. 

Крым и живопись. Для русского уха, пожалуй, ни одно географическое название так тесно не соприкасается с этим видом искусства. Речь о пейзажной живописи, о пленэре, ставшем визитной карточкой полуострова. У художников группы нет общей программы, их объединяет магнетизм места и та роль, которую природа полуострова сыграла и продолжает играть в творчестве каждого. 

Полупрозрачными слоями наносит краску Мария Дрезнина. И масло и темпера в равной степени послушны энергии художника. Серии параллельных мазков создают впечатление быстроты и лёгкости, наполняют композиции музыкальными ритмами. Кажется, изображение возникает мгновенно, без видимых усилий, однако за этой лёгкостью стоит многолетний опыт, огромная любовь и настоящее подвижничество.

Весенний пленэр в Гурзуфе мало отличается от зимнего. Любимые деревья в парках цветут, когда ещё очень холодно. Место вдохновения Ольги Акулиной – потаённые уголки старой Ялты, где позабывший о времени южный модерн грезит в прозрачной тени кедров, а платаны тянут змееподобные ветви к засмущавшимся пальмам. Манящие наружные лестницы, застеклённые веранды и решётки балконов соединяются с растительностью в причудливой гармонии. Своя роль в этом живописном ковре отведена великим композиторам – небу и солнцу, с радостью участвующим в игре изменчивых форм. 

Для Тамары Зебровой, известного иллюстратора детской литературы, анималиста, и в живописи важна своеобразная сюжетная завязка. Почти живым персонажем её небольших, выразительных по пластике холстов часто становится старый дом со следами времени, с историей, а значит, с лицом и характером.

Мир живописного произведения самодостаточен, и его смысл не всегда просто перевести в слова. Из пяти работ, показанных Георгием Уваровым, два натурных этюда, подобно трости книжника-скорописца, переносят нас в 1980 год, в окрестности Судака. В то время молодой художник стремился заметить каждую деталь, каждую складку на склонах гор, передать все особенности ландшафта, полного тайны и высокой поэзии. В это по-настоящему счастливое время не нужно было ничего придумывать, действительность была прекрасна сама по себе, а её непосредственно наблюдаемая форма неотличима от истины. Большой вертикального формата холст, подписанный 2018 годом («Судак. Исполнение желаний»), возвращает нас в день сегодняшний. Это уже совсем другая живопись и другой художник. Он не столько изображает, сколько предаётся размышлениям, делится опытом. Его взгляд направлен в глубину, в те пространства, где форма не имеет решающего значения.

Крымские пейзажи Мары Даугавиете едва сдерживают свежесть и остроту богатого натурного материала. Он словно готов вырваться навстречу зрителю, который, в свою очередь, с радостью впитывает весёлый рисунок холмов, изломы нависших над морем скал, величественную даль побережья, изрезанного бухтами. Вместе с тем, художник не списывает с натуры. Этюд становится картиной, пространством, куда заглядывает вечность, где оживают смыслы, ради познания которых существует искусство. Иной характер живописи и другой Крым открывается в работах представителей московского импрессионизма. Термин этот не считается строго научным, однако давно вошёл в употребление. Речь идёт о традиции, восходящей к русскому импрессионизму конца 19 – начала 20 века. Эта живопись обращена к пространству, в центре её внимания впечатление от вибраций световоздушной среды. Художник в буквальном смысле видит воздух и свет во взаимодействии с элементами пейзажа. 

Описание общих принципов не даёт полного представления о том, как они реализуются конкретным художником. Для крымских видов Натальи Соколовой характерна большая сдержанность в цвете. А изображение складывается из неопределённых, как бы случайных, касаний кисти, задумчиво блуждающей над поверхностью холста. Такова, к примеру, «Панорама Керчи» (2004 г.). Почти невозможно сказать в точности, что изображено на том или ином участке живописной поверхности. И вместе с тем – нет ни малейшего сомнения, что это южный городок на берегу морского залива. Видны направления улиц, дома, окружённые высокими тополями, видно зеркало воды в бухте морского порта, и можно понять, что вода там не такая, как в море. Лишь постепенно до тебя начинает доходить молчаливая прелесть этой живописи.

Письмо Елены Соколовой в целом более предметно. Для него временами характерна значительная плотность, корпусность, позволяющая найти подход к более осязаемому прочтению мотива («После дождя. Цветёт глициния»).

Ещё более открыт в цвете Илья Рубан. В особенно удачных солнечных пейзажах яркие мазки разного цвета неожиданно точно определяют форму («Горы», «Тихая бухта»). Их кажущийся хаос отнюдь не случаен, а в движении кисти нет механической заданности. И форма мазка и характер прикосновения кисти, и цвет точно соответствуют отведённому им месту, будь это тёплый рефлекс на воде, или сверкнувшие поверхности скал.

Несколько сложнее обстоит дело с Вадимом Соколовым. Сохраняя этюдность, непосредственность впечатления, художник находит лаконичные решения, тяготеющие к плоскости и монохромности. Широкое эскизное письмо, построенное на резком контрасте светлого и тёмного, способствует заострённой передаче материальности предметного мира.

Насыщенный напряжённый цвет отличает показанную на выставке гурзуфскую серию Владислава Белашкина. Художник ставит задачу передать головокружительное впечатление от палящего крымского солнца, подчеркнуть резкие границы света и тени. В гурзуфский полдень красный кадмий легко сходится с ультрамарином и бирюзой.

Поэтический импрессионизм Николая Кузьмина строится на взаимодействии крупных пятен цвета, иногда очень близких по тону. Внутри больших цветовых фрагментов возникают хрупкие вибрации, призванные поддержать изысканную игру света. Временами, как настоятельное требование реальности, в обобщённый воздушный образ вторгаются ритмы контрастных мазков («В Гурзуфе»).

Местом раздумий, уединённого созерцания представляется Крым Ирины Кондрашовой. Выгоревшие под солнцем холмы Коктебеля, тёмные облака, опустившиеся к скалистым уступам Димерджи, пятна солнца на стволах сосен и больших камнях («Солнце в лесу») – всё осязаемо. Эффект присутствия настолько силён, что вместе с художником хочется ступить на сухую траву у дороги и почувствовать ветер, струящийся с вершин.

Гораздо более умозрительны, как бы за грань физического мира уходят карадагские этюды Умит Бек. Пастозный мазок, мощно обозначивший форму, вдруг сходит на нет, тает у границ пространства, в прозрачном слое, едва закрывающем холст. Свободная экспрессия этой живописи настоятельно влечёт художника прочь от реальности («Внутреннее безмолвие»).

Выставка позволила увидеть многие из возможных способов прочтения крымского пейзажа, что само по себе большая ценность. Не хочется думать, что способность воспринимать живопись, как живую трепетную ткань, в которой сосредоточено так много важного, раскрывающегося во времени, будет утрачена. Между тем, этот образ постижения мира, предполагающий наличие целостного независимого мировоззрения, вызывает сегодня определённые затруднения. В частности, отзвук этой неловкости промелькнул в речи молодой симпатичной девушки – куратора выставки. Возникло чувство, что само существование современной живописи требует оправдания, специальных оговорок перед лицом того нового, что представляется ей правильным.

Тем не менее, пейзажная живопись продолжает существовать, и не зависит от идеологических табу, отягощающих сознание молодого поколения «теоретиков» и «практиков». Она создаётся не по спущенным сверху лекалам, а в диалоге с доступной органам чувств реальностью – постоянно меняющейся, ускользающей от жёсткой фиксации, от всего, что мертвит и убивает дыхание жизни.

16 марта 2018 г.
Илья Трофимов